Плохов Евгений Владимирович -
зам. председателя В.О. организации

Подвиг военврача А.А. Салеева "Одна минута и вся жизнь"

Боль моя - "Чернобыль"

Гордиенко Галина Николаевна -
редактор сайта

Сайт "Камо грядеши"

CLICK по картинке

Рассказ "МЕДВЕЖОНОК"

Автор: Валерий Петков

Родился в Киеве 10 января 1950 года. Окончил институт инженеров Гражданской авиации в Риге. Работал на предприятиях Риги.

С мая по июль 1986 года призван из запаса и работал на ликвидации последствий катастрофы на ЧАЭС, в качестве заместителя командира роты радиационно-химической разведки.

Публиковался в изданиях: «Наш современник», «Юность», «Урал», «Нижний Новгород», «litteratura», «Сибирские огни», «Северная Аврора», «Особняк», «Традиция & Авангард», «Ковчег», «Хрустальная медуза» и др.

Автор книг «Скользкая рыба детства», «Мокрая вода», «1000 + 1 день», «Бегал заяц по болоту…», «Старая ветошь», «Камертон», «Оккупанты», «Хибакуша», «Предсказать прошлое», «Убийство на закате».

Переводился на латышский, польский, сербский языки. Живёт в Риге.

Деда реабилитировали посмертно в пятьдесят седьмом, а меня, реабилитируют каждый год, – шутил Виктор Иванович.

Он в числе первых попал из запаса на ликвидацию последствий катастрофы на Чернобыльской АЭС.

По возвращении был обследован, лечился. Дали группу инвалидности, назначили пенсию, определили льготы.

Пока оставались силы, работал, стаж получился неплохой. После выхода на пенсию по возрасту долго привыкал к безделью, а однажды по совету товарищей-однополчан поехал в санаторий.

Три недели на берегу моря, на полном пансионе, с бассейном, под присмотром врачей: массажи, грязевые ванны. Если повезет, один в палате, максимум двое, но всякий раз просил не подселять к нему ликвидаторов, потому что «и без них треск в голове», oбъяснял он, и администрация старалась пойти навстречу...

Лежа на жестких процедурных топчанах по несколько раз на дню, смотрел в окно на суетливых птиц в голых ветвях деревьев.

– Наше лечение, что стрельба по воробьям.

Мысли одолевали ленивые, он засыпал. А тут уже и обед по расписанию. Одна-две процедуры, ужин и отбой.

Он много гулял.

Врачи советовали больше общаться с другими пациентами и не замыкаться на своих проблемах.

Однако в дискотеках он не участвовал, спиртное не употреблял, к игровым автоматам через дорогу не бегал, в телевизор не глазел, флирт не любил и осуждал молча.

В тишине больничного корпуса с видом на высокие сосны и желтые дюны засыпал, должно быть, восполняя скопившийся за год недосып от беспокойства здоровья, одиночества и вялотекущей жизни.

Много читал: в санатории сохранилась большая библиотека.

С некоторых пор появились в штате санатория психолог и диетолог, молодые врачи, которые воспринимали таких, как Виктор Иванович, прошедшими спектральный анализ древними окаменелостями.

Врачи распечатывали на принтере таблицы, давали развернутую картину состояния его организма: сколько в нем мышечной массы, избыточного веса, жидкости, холестерина, сахара, будь он неладен, и прочего, не видимого глазу, рекомендовали, как жить дальше с таким «баластом».

– И три литра радиоактивной крови, – думал он и кивал головой, соглашаясь для вида, но не особенно переживая.

При всем том хорошем и заметной экономии текущего бюджета, в ежегодной реабилитации ощутимой пользы он не видел, потому что рекомендованные процедуры заменяли другими, совсем ненужными: много физических упражнений, бассейн дважды в день, а при его проблеме с позвоночником это было опасно. Процедуры, предписанные семейным врачом, не выделялись, надо было доплачивать, чтобы получить недостающие. Иначе смысл в них терялся. Все упиралось в пенсию, поэтому доплату он себе позволить не мог, а те крохи, что выделяли, распределяли без всякой пользы, но всем, а реально никому, короче – для галочки.

Врач в санатории, выслушивая сетования пациента, разводил руками, мол, такова разнарядка министерства, квот на всех и на все, как обычно, не хватает.

Сильно он не возмущался, решил озадачить бюрократов повыше, но без нажима: будучи социально зависимым, понимал, чем это чревато.

Бюджетников в санаторий приглашали в тоскливое межсезонье, занавешенное серым тюлем дождей, или в разгар неуютной, студеной зимы.

Летом и в бархатный сезон отдыхали пенсионеры из Скандинавии, Израиля.

К ним относились радушно, а к бюджетникам как бедным родственникам, которые скоро уйдут, а уж ликвидаторы и того раньше.

После очередного заезда надо было сразу же вставать в очередь, чтобы наверняка попасть в списки на следующий год.

Все привычно: набор справок, анализов, заключений врача, предписанные процедуры. Надо было приложить их к заявлению установленной формы.

Он ехал в троллейбусе с документами и думал о том, что лечебную грязь везут из соседнего санатория, потом подогревают, пользуют, и надо сказать, очень она ему помогает. Почему бы сразу не направить его в тот санаторий, лечить прямо там, где и добывают эту самую грязь, не возить издалека, а потом еще и подогревать? Ведь все это обслуживает большой штат сотрудников.

А если все делать по уму, целесообразно, то и санаторий этот давно надо закрыть: приплачивали бы инвалидам к пенсии прилично, лечитесь, ходите к дантистам, живите и смейтесь фарфоровыми зубами навстречу солнцу и жизненным неурядицам. Какой толк от такого санатория? Столько народа содержат, бюджетных денег не один десяток миллионов уходит на эту пирамиду.

Не хотите тратить деньги на лекарства, доблестные пенсионеры, распорядитесь ими, как считаете нужным, или торчите на грядке кверху задницей, но с хорошим настроением.

Если же разогнать эту синекуру и денег приплатить пенсионерам, то в итоге-то все равно экономия бюджетных средств получится. У него и цифры имелись на этот счет, как неоспоримый аргумент.

Были еще и другие предложения, по социальному обеспечению, не такие кардинальные. Пока ехал, он все это складывал в уме, чтобы коротко изложить при подаче документов. Нет, не скандалить и за сердце хвататься.

Это не для него.

В таких местах он был вежлив, голоса не повышал, но считал своим долгом довести точку зрения, потому что был немного идеалистом, поэтому не откосил в свое время от командировки в зону, втайне надеясь, что однажды наведут порядок в текущих проблемах. И потом, раз уж беседуют психологи, интересуясь мнением пациентов, раздают анкеты и опросные листы, значит, должна быть на них какая-то реакция.

В небольшом тамбуре очереди на удивление не было, значит, не зря он спешил к началу приема.

Однако в кабинете уже кто-то говорил громко, настойчиво, но заторможено, и никак не мог, взять в толк, что именно ему полагается? Какие новые доплаты и льготы, потому что явно боялся потерять старые, привычные, хотя новые внешне выглядели предпочтительнее, но ведь, если что-то добавили, значит, что-то непременно отнимут. И в итоге получится меньше прежнего. Он был вдобавок и не очень понятлив по причине инвалидности не только физической, но, судя по репликам, умственной тоже.

Виктор Иванович слушал громкие разговоры за тонкой белой дверью, прикидывая, как долго продлятся прения, но потом решил, что он все равно следующий, ведь перед ним никого больше не было.

Вздохнул и стал ждать. Даже на стул не присел.

Вскоре пришла худощавая женщина с глазами усталыми, почти белыми, как у слепых. Только черные точки в середине, похожие на перец горошком.

В куртке цвета болотной жижи, темной юбке ниже колен и светлых кроссовках, несмотря на сезон. Волосы забраны под серый вязаный берет, стекающий большой улиткой к левому плечу. Лицо безразличное с тонкими морщинками. Возраст стертый, без попыток заштриховать его радикальным макияжем.

Он решил, что она социальный работник.

С ней девочка, ей до плеча ростом, с лицом бледным, младенческим и гладким, синими глазами и слегка вздернутым птичьим носиком. Русые волосы выбивались из-под растянутой от времени, замурзанной розовой шапочки с помпоном набекрень, и казалось, сейчас она вот-вот упадет с головы. В пальтишке странном, в оранжевую клетку, мятых брючках и неуклюжих ботиночках.

Она держала на согнутом левом локте некогда коричневого, а теперь почти седого медвежонка. Он был завернут в старенькое одеяльце, но неумело, видно, самой девочкой, без чьей-либо помощи. Внутренности медведя растворились в многократной стирке, был он бесформен, как амеба.

– Серое одеялко, сиротское, – машинально отметил он.

– Вы крайний? – спросила женщина, глядя в сторону.

– Я последний, – ответил он без улыбки, не повышая голоса, – потому что краев два, а последний бывает один.

Женщина промолчала. Только скользнула отсутствующим взглядом теперь уже по нему, ночным прожектором, не видя, словно он и не говорил ничего, а то, что сказал, тотчас же забыла.

– Чего я тут мечу…бисер сам себе! – подосадовал он. – Из всей нашей роты четверо осталось. Кто будет крайним, кто последним? Всегда кто-то решает за нас. После его слов девочка стала что-то горячо лопотать. Фразы словно склеивались комом, липким тестом, пока она их произносила. Звуки не были похожи на человечий или птичий язык.

Так испуганно ропщут листья, встречая ураган.

– Должно быть, изображает речь медвежонка, – подумал он, не решаясь поднять на нее глаза.

Девочка между тем продолжала произносить абракадабру, что-то требовала от него, а он не мог взять в толк, что именно, и был уже не рад умничанью.

Женщина молчала, не пыталась ее успокоить, что-то объяснить или извиниться.

Она явно устала от всего, что в ее жизни связано со страданиями людей, этой несчастной девочки, и отрешенно стояла, опустив руки. Девочка протягивала ему медведя, лопоча все громче, а он не понимал, что же именно от него требуется, напрягся, но включать в ситуацию женщину не решился, она же сама ничего не предпринимала.

Неожиданно девочка заплакала крупными слезами, стала пихать ему сверток с медвежонком. Слезы обильно катились по щекам, лицо сделалось мокрым.

Виктор Иванович нахмурился, отодвинулся.

Голова медвежонка отвалилась, стали видны красные нитки, которыми была она небрежно прихвачена к тряпице туловища, словно вскрытие делали наспех, заштопали небрежно, и остались кровавые скобки.

Одеяльце распахнулось, и появилась вся неказистая внешность истерзанной игрушки.

Виктор Иванович растерялся, почувствовал себя старым и бесполезным.

Женщина отвела рукой медведя от груди Виктора Ивановича, слегка обняла, прислонила голову девочки к себе, сняла с нее шапочку и принялась настойчиво гладить волосы, пытаясь успокоить.

Виктору Ивановичу показалось, что у девочки русые волосы перемежаются седыми прядями. Он отвернулся, стараясь, избавиться от наваждения.

Мужчина за дверью монотонно нудил, в который уже раз свои претензии.

– Когда же он поймет? – неприязненно подумал Виктор Иванович. – Трудно быть бестолковым! И другим неудобства.

Дверь тотчас же распахнулась настежь, словно его услышали в канцелярии рангом повыше и меры приняли незамедлительно.

Появился человек: невысокий, в синей бейсболке, с лицом красным, потным, в оспинках и с реденькими усиками японца. Был он в потертой кожаной куртке и джинсах не в меру длинных, сидящих на нем косо, двигался вперевалку, раскачиваясь и взмахивая руками, пингвином, выпрыгнувшим на льдину.

Потопал к выходу косвенными шагами.

Виктор Иванович отодвинулся, пропуская его, и заспешил в кабинет.

Документы достал из кармана куртки, передал женщине за столом. Была она новенькой, видел он ее впервые.

Она придирчиво просмотрела бумаги. Он наблюдал за ее реакцией.

В коридоре громко всхлипывала девочка, отвлекая от того, что происходило в комнате, мешая сосредоточиться.

Он подумал о том, что если сейчас она войдет, он не будет знать, как на это реагировать.

Потом стало тихо, он прислушивался к тому, что творится с другой стороны двери. – Страшно было? Там? – спросила женщина.
– Некогда было. Работали восемь часов. Восемь отдыхали и снова в зону, – сказал он.

Его впервые спросили про зону, вот так, это было неожиданно.

– Какие-то вопросы, просьбы, пожелания? – посмотрела на него женщина.
– Никак нет, – сказал он.
– Документы в норме. В следующем месяце рассмотрим, таков у нас порядок: принимаем заявление в этом месяце, а рассматриваем в следующем. Вы были в санатории в ноябре, значит, надо прибавить два месяца, и ориентируйтесь на следующий заезд в январе. Поставим вас на учет, ответ получите письмом по почте.
– Спасибо.

– Всего доброго.
– И вам не хворать. Берегите себя – вы нужны людям!
– И вы тоже! – Она засмеялась и стала моложе.

Он заметил теперь, что на ней синее платье в мелкий белый горошек и отложной, тоже белый воротничок ришелье, и ему нравится короткая стрижка.

Он быстро, глядя в пол, бочком проскользнул в коридор, на ходу надевая кепку и жестом этим отгораживаясь от женщины и девочки.

Они стояли обнявшись. Девочка затихла, глаза прикрыты, будто спала стоя, немного отвернувшись в сторону.

Отметил, что она по-прежнему крепко держит медвежонка. – Похоже, она с ним не расстается, – подумал на ходу. – Детская привязанность.

На крыльце Виктор Иванович глубоко вздохнул, словно все это время задумался и дыхание непроизвольно укорачивал.

– А ведь я так и не привык к брошенным игрушкам в домах без людей, – подумал он.

«Славик-медбрат» позвонил. Родом из Татарстана, давно живёт в Латвии, в Чернобыль попал в первых рядах.

На крышу лазил, от ТВЭЛов радиоактивных чистил, но крепкий ещё.

– Привет. Я чего звоню? Четверо ушли в этот месяц за горизонт. Троих вспомнил, а четвёртого не могу. Вот обзванию. Как ты там?

– На этом свете.
– Хорошо. Я немного принял, а так нормально. Буду дальше звонить. Ты держись... там.
– Буду.
– До связи.
– Пока.

День набирал силу: светило солнце, бодрил легкий морозец. Утро явилось весеннее, неожиданное в студеной глубине крепчающей зимы.

– Медведь…размером с кошку. Похоже, она знакомила меня с ним, хотела сказать, как зовут любимого зверя, а я не понял, обидел, – досадливо кхекнул.

– На пустынной остановке присел на лавочку.

Ждал троллейбус.

Холод проникал под одежду.

После долгого пребывания в помещении слегка знобило.
– Смерть холодна, а жизнь несправедлива.

СПб РО Союз "Чернобыль" России©2006 Гордиенко Г.Н.